Как то раз, к нам приехали практиканты, иностранные студенты. Как мне показалось, азиаты с индусами. Медсестра, показывая меня им, зачем то сказала, что я антисоветчик, и что меня здесь лечат от вражеских голосов в том числе. Не скрою, мне было приятнее, ощущать себя некой персоной нон грата, нежели просто психом. Выглядел я конечно ужасно – у меня был постоянно полуоткрытый рот, и текла слюна, но чувство причастности к диссидентам, мне импонировало. Не много освоившись, в своих печальных обстоятельствах, и после 23 февраля, узнав что на 8 марта меня отпускают домой, решил привести себя в божеский вид – пытаясь незаметно выплевывать галоперидол, и глотать все остальное, а если удавалось, вообще все. К счастью, после 8 марта, в больницу я не вернулся. Родители были в шоке, видя до чего, меня долечили. Я клал еду в свой полуоткрытый рот, и пропихивал ее ложкой, чтобы не вываливалась. Мышцы лица, еще какое -то время, были не много парализованы, изо рта текли слюни, дрожали кисти рук. Мама все же съездила в больницу, и устроила крик в кабинете главного врача. После чего ей вручили мою медицинскую карту, с описанием курса лечения, диагнозом, и полным эпикризом, чтобы по приезду на материк , встать на учет в ближайшей психбольнице. Родители, зная меня и помня, как я учился в школе, отказывались верить в поставленный мне диагноз, особенно отец. Он не мог понять, как шизофреник, способен меньше чем за месяц, выучить азбуку морзе так, чтобы поступить не на первый, а на второй курс училища. Едва я пришел в себя, после 2 месячного ада, родители взяли мне билет на поезд , и 19 апреля я уехал на родину, в Луганскую область. Там оставалась наша квартира, и родственники по маминой линии. Армия, в которую я так не хотел, что пошел в мореходку, мне больше не грозила. Я уезжал, от всей этой почти вечной зимы, от высокогорья крайнего севера с его нехваткой кислорода, и от всего того, что кардинально отразилось на всей моей будущей жизни и выборе, точнее отсутствии оного. Ведь я на проч застрял в проеме бесшабашной юности, где почти все, было в какой то степени легко и просто, а в какой то невыносимо и сложно. Я стал толочь воду в ступе, выстраивать иллюзорные схемы, и психологические зависимости, в которых запутываясь сам, впутывал других. Моя жизнь, превратилась в 7 пятниц на неделе, где свобода похожа на тюрьму, а белое стало грязным, где вместо лица маска, а страхи на столько сильные, что я долгое время, не мог спать без света. Единственное, в чем я точно, но ошибочно был уверен, что у меня впереди, зеленый свет. Мне так не хотелось бега с препятствиями, что не желая того, я выбрал бег по кругу, в потьмах. На чертовом колесе все размеренно и стабильно, и хоть голова уже не кружится, почему то все время хочется блевать. И бежал я, не столько от себя, сколько от от своего непонятного будущего, оказавшись в мышеловке, которую сам себе и смастерил.. Я так хотел убежать от будущего, и скрыться во чреве матери, что пуповина не выдержала и порвалась, опутав меня изнутри, и доставив не мало боли и страданий, ко всему тому, что уже произошло ранее. Поезд Владивосток-Москва мчал меня на материк. Почти целая неделя в пути. Хорошее время для раздумий, что делать дальше. Искать работу, или поступать учится. Я тогда еще знал, что ни учится, ни тем более работать, я не смогу по заверениям врачей, и ровно через два года мне дадут вторую группу инвалидности, с ежегодным обследованием в стационаре, перед тем как дать бессрочную. Ровно на шестой день, 25 апреля, поезд прибыл в Москву. У меня было полдня, и я рванул в аэропорт, взять билет на самолет до Луганска. Однако объявили нелетную погоду, и я направился на Павелецкий вокзал, транзитировать свой билет. Пока ехал в электричке, меня на полтинник, развели веселые цыганки, и в угрожающей форме, посоветовали “не поднимать хай”. Дорога у меня мол дальняя, и мне нужно сказать, что-то типа: " Как рыба дружит с водой, деньги всегда со мной", чтобы деньги вернулись обратно. Сев на поезд- "Москва-Луганск", по наивности, я все же произнес дурацкую фразу, полагая что деньги тотчас появятся. Попивая чай, подумал, не идиот ли я, если повелся на такую глупость. Дома, 26 апреля 1986 года, меня встретила бабушка. Стоял весенний теплый день, в воздухе пахло первомаем, все вокруг благоухало, и мне казалось, что ужасы все позади, а впереди – новая жизнь, без дурацких диагнозов и таблеток, жизнь такая, как у всех моих сверстников. Через несколько дней после моего возвращения, весь мир узнал, что взорвался ядерный реактор на Чернобыльской АЭС, и это была самая обсуждаемая новость в те дни. Друзья меня встретили с бутылкой “андроповки”. Я до этого не пил, но чтобы не быть белой вороной, одно время вливал в себя противное пойло, что едва не давился. За год моего пребывания на севере, в стране многое изменилось. И поселок наш, Счастье, был не исключением - так же ускорялся, и шагал следом за Горбачевым, перестройкой, и гласностью! А сколько было в поселке симпатичных девчонок - глаза разбегались. На дискотеку я ходил в новых кроссовках, и сверхмодных на то время, западногерманских джинсах "Post". Заграничный прикид в то время, давал своеобразные бонусы, в нагрузку, конечно, к голове. Правда после некоторых девиц, уже через несколько дней, приходилось искать таблетки – излечивать подцепленное. И я, достаточно быстро понял, что влюбляться в таких, не безопасно, и лучше коктейль с сигаретой с утра, чем просто сигарета вечером.. Но я был 17-летним юнцом, к тому же, не особо уверенным в себе, что какое то время, был то ли медом, то ли мухой. Не званные, но приходящие сами, были так доступны и нередко любвеобильны, что устоять, казалось не так просто. И я, нашел себя в том, что вечерами, бренчал в беседке песенки о любви, и бродягах с большой дороги, что с наступлением ночи, бывало терялся- кого же мне провожать домой, в этой раз.. Это было счастливое время. Я почти забыл о болезни и мечтал стать то официантом, то журналистом (да, такой вот разброс!), потом думал податься в юристы или шоу-бизнес. Я был уверен, что обманул всех, в том числе врачей и саму шизу. И откуда мне было знать, что звезда Полынь упала не только на страну, к которой у меня были претензии, но и на меня лично. И горечь полыни я буду ощущать всю свою жизнь.. Правда я, давно не сетую особо на судьбу, ибо с некоторых пор понимаю, что невозможно сходить по большому, не надувшись. Почему спустя четверть века!? Не могу ответить однозначно .. наверно и вправду псих. Как то раз, к нам приехали практиканты, иностранные студенты. Как мне показалось, азиаты с индусами. Медсестра, показывая меня им, зачем то сказала, что я антисоветчик, и что меня здесь лечат от вражеских голосов в том числе. Не скрою, мне было приятнее, ощущать себя некой персоной нон грата, нежели просто психом. Выглядел я конечно ужасно – у меня был постоянно полуоткрытый рот, и текла слюна, но чувство причастности к диссидентам, мне импонировало. Не много освоившись, в своих печальных обстоятельствах, и после 23 февраля, узнав что на 8 марта меня отпускают домой, решил привести себя в божеский вид – пытаясь незаметно выплевывать галоперидол, и глотать все остальное, а если удавалось, вообще все. К счастью, после 8 марта, в больницу я не вернулся. Родители были в шоке, видя до чего, меня долечили. Я клал еду в свой полуоткрытый рот, и пропихивал ее ложкой, чтобы не вываливалась. Мышцы лица, еще какое -то время, были не много парализованы, изо рта текли слюни, дрожали кисти рук. Мама все же съездила в больницу, и устроила крик в кабинете главного врача. После чего ей вручили мою медицинскую карту, с описанием курса лечения, диагнозом, и полным эпикризом, чтобы по приезду на материк , встать на учет в ближайшей психбольнице. Родители, зная меня и помня, как я учился в школе, отказывались верить в поставленный мне диагноз, особенно отец. Он не мог понять, как шизофреник, способен меньше чем за месяц, выучить азбуку морзе так, чтобы поступить не на первый, а на второй курс училища. Едва я пришел в себя, после 2 месячного ада, родители взяли мне билет на поезд , и 19 апреля я уехал на родину, в Луганскую область. Там оставалась наша квартира, и родственники по маминой линии. Армия, в которую я так не хотел, что пошел в мореходку, мне больше не грозила. Я уезжал, от всей этой почти вечной зимы, от высокогорья крайнего севера с его нехваткой кислорода, и от всего того, что кардинально отразилось на всей моей будущей жизни и выборе, точнее отсутствии оного. Ведь я на проч застрял в проеме бесшабашной юности, где почти все, было в какой то степени легко и просто, а в какой то невыносимо и сложно. Я стал толочь воду в ступе, выстраивать иллюзорные схемы, и психологические зависимости, в которых запутываясь сам, впутывал других. Моя жизнь, превратилась в 7 пятниц на неделе, где свобода похожа на тюрьму, а белое стало грязным, где вместо лица маска, а страхи на столько сильные, что я долгое время, не мог спать без света. Единственное, в чем я точно, но ошибочно был уверен, что у меня впереди, зеленый свет. Мне так не хотелось бега с препятствиями, что не желая того, я выбрал бег по кругу, в потьмах. На чертовом колесе все размеренно и стабильно, и хоть голова уже не кружится, почему то все время хочется блевать. И бежал я, не столько от себя, сколько от от своего непонятного будущего, оказавшись в мышеловке, которую сам себе и смастерил.. Я так хотел убежать от будущего, и скрыться во чреве матери, что пуповина не выдержала и порвалась, опутав меня изнутри, и доставив не мало боли и страданий, ко всему тому, что уже произошло ранее. Поезд Владивосток-Москва мчал меня на материк. Почти целая неделя в пути. Хорошее время для раздумий, что делать дальше. Искать работу, или поступать учится. Я тогда еще знал, что ни учится, ни тем более работать, я не смогу по заверениям врачей, и ровно через два года мне дадут вторую группу инвалидности, с ежегодным обследованием в стационаре, перед тем как дать бессрочную. Ровно на шестой день, 25 апреля, поезд прибыл в Москву. У меня было полдня, и я рванул в аэропорт, взять билет на самолет до Луганска. Однако объявили нелетную погоду, и я направился на Павелецкий вокзал, транзитировать свой билет. Пока ехал в электричке, меня на полтинник, развели веселые цыганки, и в угрожающей форме, посоветовали “не поднимать хай”. Дорога у меня мол дальняя, и мне нужно сказать, что-то типа: " Как рыба дружит с водой, деньги всегда со мной", чтобы деньги вернулись обратно. Сев на поезд- "Москва-Луганск", по наивности, я все же произнес дурацкую фразу, полагая что деньги тотчас появятся. Попивая чай, подумал, не идиот ли я, если повелся на такую глупость. Дома, 26 апреля 1986 года, меня встретила бабушка. Стоял весенний теплый день, в воздухе пахло первомаем, все вокруг благоухало, и мне казалось, что ужасы все позади, а впереди – новая жизнь, без дурацких диагнозов и таблеток, жизнь такая, как у всех моих сверстников. Через несколько дней после моего возвращения, весь мир узнал, что взорвался ядерный реактор на Чернобыльской АЭС, и это была самая обсуждаемая новость в те дни. Друзья меня встретили с бутылкой “андроповки”. Я до этого не пил, но чтобы не быть белой вороной, одно время вливал в себя противное пойло, что едва не давился. За год моего пребывания на севере, в стране многое изменилось. И поселок наш, Счастье, был не исключением - так же ускорялся, и шагал следом за Горбачевым, перестройкой, и гласностью! А сколько было в поселке симпатичных девчонок - глаза разбегались. На дискотеку я ходил в новых кроссовках, и сверхмодных на то время, западногерманских джинсах "Post". Заграничный прикид в то время, давал своеобразные бонусы, в нагрузку, конечно, к голове. Правда после некоторых девиц, уже через несколько дней, приходилось искать таблетки – излечивать подцепленное. И я, достаточно быстро понял, что влюбляться в таких, не безопасно, и лучше коктейль с сигаретой с утра, чем просто сигарета вечером.. Но я был 17-летним юнцом, к тому же, не особо уверенным в себе, что какое то время, был то ли медом, то ли мухой. Не званные, но приходящие сами, были так доступны и нередко любвеобильны, что устоять, казалось не так просто. И я, нашел себя в том, что вечерами, бренчал в беседке песенки о любви, и бродягах с большой дороги, что с наступлением ночи, бывало терялся- кого же мне провожать домой, в этой раз.. Это было счастливое время. Я почти забыл о болезни и мечтал стать то официантом, то журналистом (да, такой вот разброс!), потом думал податься в юристы или шоу-бизнес. Я был уверен, что обманул всех, в том числе врачей и саму шизу. И откуда мне было знать, что звезда Полынь упала не только на страну, к которой у меня были претензии, но и на меня лично. И горечь полыни я буду ощущать всю свою жизнь.. Правда я, давно не сетую особо на судьбу, ибо с некоторых пор понимаю, что невозможно сходить по большому, не надувшись. Почему спустя четверть века!? Не могу ответить однозначно .. наверно и вправду псих.